Неточные совпадения
Он перебирал каждый ее шаг, как судебный следователь, и
то дрожал от радости,
то впадал в уныние и выходил
из омута этого анализа ни безнадежнее, ни увереннее, чем был прежде, а все с
той же мучительной неизвестностью, как купающийся человек, который, думая, что нырнул далеко,
выплывает опять на прежнем месте.
Там есть, между прочим, один презанимательный разряд грешников в горящем озере: которые
из них погружаются в это озеро так, что уж и
выплыть более не могут,
то «
тех уже забывает Бог» — выражение чрезвычайной глубины и силы.
Однообразно и бесконечно тянется этот разговор, все кружась около одной и
той же
темы. Перерыв ему полагает лишь какое-нибудь внешнее событие: либо ключница покажется в дверях и вызовет матушку для распоряжений, либо Настасье почудится, что дедушка зевнул, и она потихоньку
выплывет из комнаты, чтоб прислушаться у дверей стариковой спальни.
Они
выплывают во время уж очень крупных скандалов и бьют направо и налево, а в помощь им всегда становятся завсегдатаи — «болдохи», которые дружат с ними, как с нужными людьми, с которыми «дело делают» по сбыту краденого и пользуются у них приютом, когда опасно ночевать в ночлежках или в своих «хазах». Сюда же никакая полиция никогда не заглядывала, разве только городовые
из соседней будки, да и
то с самыми благими намерениями — получить бутылку водки.
Мне случилось однажды, сидя в камыше на лодке с удочкой, услышать свист, похожий на отрывистый свист или крик погоныша, только не чистый, а сиповатый; вскоре за
тем выплыла из осоки болотная курица, и я подумал, что этот сиповатый крик принадлежит ей; потом, чрез несколько лет, я услышал точно такой же сиповатый свист в камыше отдельного озерка; я послал туда собаку, наверное ожидая болотной курицы, но собака выгнала мне погоныша, которого я и убил.
Если случится застать болотную курицу на месте проходимом,
то она сейчас уйдет в непроходимое; застрелить ее, как дупеля или коростеля из-под собаки, — величайшая редкость; скорее убить, увидев случайно, когда она
выплывет из камыша или осоки, чтоб перебраться на другую сторону болотного озерка, прудового материка или залива, к чему иногда ее принудить посредством собаки, а самому с ружьем подстеречь на переправе.
Портретная галерея, выступавшая вперед, по поводу этих припоминаний, была далеко не полна, но дальше идти и надобности не предстояло. Сколько бы обликов ни
выплыло из пучины прошлого, все они были бы на одно лицо, и разницу представили бы лишь подписи. Не в
том сущность вопроса, что одна разновидность изнемогает по-своему, а другая по-своему, а в
том, что все они одинаково только изнемогают и одинаково тратят свои силы около крох и мелочей.
В среде, где нет ни подлинного дела, ни подлинной уверенности в завтрашнем дне, пустяки играют громадную роль. 1 Это единственный ресурс, к которому прибегает человек, чтоб не задохнуться окончательно, и в
то же время это легчайшая форма жизни, так как все проявления ее заключаются в непрерывном маятном движении от одного предмета к другому, без плана, без очереди, по мере
того как они сами собой
выплывают из бездны случайностей!
Или
то ли дело, бывало, в Москве, когда все, тихо переговариваясь, стоят перед накрытым столом в зале, дожидаясь бабушки, которой Гаврило уже прошел доложить, что кушанье поставлено, — вдруг отворяется дверь, слышен шорох платья, шарканье ног, и бабушка, в чепце с каким-нибудь необыкновенным лиловым бантом, бочком, улыбаясь или мрачно косясь (смотря по состоянию здоровья),
выплывает из своей комнаты.
Ровно в час самый лихой
из судебных приставов возгласил: суд идет! — и вслед за этим возгласом в залу
выплыли: Иван Иваныч, Петр Иваныч и Семен Иваныч, Но так как они были в мундирах и при цепях,
то назывались не Иванами Иванычами, а судьями.
Поле, дорога, звон проволоки, зной и обрывки ленивых мыслей тянутся, как облака, друг за другом… Путаются, сливаются. Опять прошлое, потом туман,
из которого
выплывает кусок тракта, обсаженного березками. Полотно заросло травой, пыльная узкая лента как-то осторожно жмется
то к одной стороне,
то к другой, — видно, что весной здесь езда самая горькая… И в уме Семена Афанасьевича возникает вдруг четверостишие старого «земского поэта...
Моя комната была во втором этаже, и
из окна открывался широкий вид на реку и собственно на пристань,
то есть гавань, где строились и грузились барки, на шлюз, через который барки
выплывали в Чусовую, лесопильню, приютившуюся сейчас под угором, на котором стоял дом, где я остановился, и на красовавшуюся вдали двухэтажную караванную контору, построенную на самом юру, на стрелке между Каменкой и Чусовой.
Он лег, и в полосу его сияния
из мрака
выплыли невидимые до
той поры суда, черные, молчаливые, обвешанные пышной ночной мглой.
Страх пополз через черные окна в комнату, и Коротков, стараясь не глядеть в них, закрыл их шторами. Но от этого не полегчало. Двойное лицо,
то обрастая бородой,
то внезапно обриваясь,
выплывало по временам
из углов, сверкая зеленоватыми глазами. Наконец Коротков не выдержал и, чувствуя, что мозг его хочет треснуть от напряжения, тихонечко заплакал.
А за ним,
из тех же мест,
выплывала в сумраке дюжая фигура какого-нибудь более или менее случайного Прошкина знакомца и товарища, с которым его свела темная ночка и общность интересов.
Все мы видели, как он
из камышей в лодочке
выплыл и на
ту сторону в город переправился, и теперь, когда Михайлица все это мне по порядку рассказала, как он о пяти тысячах кучился, и я домекнул так, что, верно, он ударился
ту барыню умилостивлять.
Время от времени являются новые зрители, толкают друг друга, шипят, охают и вытягивают шеи, заглядывая в горницу.
То и дело фонарь поднимается кверху,
из темноты
выплывают серые пятки стражника, пышные плечи Авдотьи, ружьё среди пола, опрокинутая лампа и чёрные пятна крови.
Солнце только что
выплыло из-за горизонта, переливавшего золотисто-пурпурными цветами, и, ослепительное, медленно поднималось по голубому небосклону,
то прячась в белоснежных перистых, быстро несущихся облаках,
то снова показываясь из-за них и заливая блеском полосу моря, на котором сверкали зайчики. Ветер заметно стихал, и скоро на обоих спутниках-корветах, почти одновременно, поставили топселя и лиселя с одной стороны.
Чем дальше,
тем лес был гуще и больше завален буреломом. Громадные старые деревья, неподвижные и словно окаменевшие,
то в одиночку,
то целыми колоннадами
выплывали из чащи. Казалось, будто нарочно они сближались между собой, чтобы оградить царственного зверя от преследования дерзких людей. Здесь царил сумрак, перед которым даже дневной свет был бессилен, и вечная тишина могилы изредка нарушалась воздушной стихией, и
то только где-то вверху над колоннадой. Эти шорохи казались предостерегающе грозными.
Изредка сквозь мглу виднелась какая-нибудь ель, ветви которой неистово качались
из стороны а сторону; иногда
из темноты неожиданно
выплывали то большой пень, запорошенный снегом,
то валежина на земле или сухостой, лишенный сучьев.
Спор становился очень затруднительным, только было слышно: «Кавель Кавеля», «нет, Кавель Кавеля». На чьей стороне была правда ветхозаветного факта — различить было невозможно, и дело грозило дойти до брани, если бы в
ту минуту неразрешаемых сомнений
из темной мглы на счастье не
выплыл маленький положайник Ермолаич и, упадая от усталости к пенушку, не заговорил сладким, немного искусственным голосом.
— Ах, нет, неправда! — снова зазвенел серебристый голосок Леночки, — няня говорит, что даже видела одну
из них. Она
выплыла там, где растут лилии у нас на пруду, и пела что-то очень печальное и заунывное. У неё были распущенные волосы и белое платье. Это было очень, очень страшно, няня говорит… Она как увидела ее,
то тотчас же стала читать молитву.
Другая, совсем иных размеров фигура
выплывает в памяти, опять
из той же полосы моего петербургского писательства и редакторства.
Но заснуть его сестре мешали два видения:
то спустится ей на грудь пакет с цветными бумагами,
то выплывет, точно
из облака, красивая борода с светлым пробором на подбородке.
Все эти люди и лошади как будто гнались какою-то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер,
выплывали из разных улиц с одним и
тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались всё одни и
те же ругательства, и на всех лицах было одно и
то же молодечески-решительное и жестко-холодное выражение, которое по утру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.